Я внимательно слушала собеседника, изредка уточняя детали, а потом откинулась на спинку стула, продолжая вертеть в пальцах порядком замученную вилку. Посмотрела на пожилого мужчину, нервно комкающего шапку, и вздохнула. Помогу я, куда денусь, лишь бы опять Данте не вмешался со своей сверхзаботой. Тут не с хищной нежитью разбираться, где лишний клинок лишним не бывает, а упокаивать беспокойного призрака, вся вина которого в том, что мать оказалась настолько глупой или жестокой, что бросила свое дитя умирать в лесу. Вот и вернулась душа ребенка беспокойным игошей, призраком, довольно безобидной, но весьма докучливой нежитью, от которой можно избавиться, одарив именем, угадав при этом пол умершего ребенка. Угадаешь – игоша навсегда обретет покой, нет – будет всю жизнь под окном или у порога поджидать и плакать. И непонятно, кого больше жаль, игошу или мать-детоубийцу, которая медленно, но верно сходит с ума.

– Ев, а меня ты с собой возьмешь? – робко поинтересовался Ветер, заглядывая мне в лицо.

Я улыбнулась, отхлебывая горячий отвар на меду и деревянной кружки:

– В другой раз – непременно.

Дом, уже с лета как нежилой, встретил нас с Ланнан тишиной, пылью и еле уловимым запахом плесени. Хозяева, как только не получилось спровадить игошу от греха подальше, побросали все, не рискуя оставаться в доме после захода солнца. Взяли только самое необходимое да и перебрались всей семьей на другой конец деревни, к дальним родственникам.

Поначалу хотели сжечь проклятый дом, да только не вышло – сколько ни кидали на крышу зажженные факелы и ни обкладывали хворостом стены, ничего не вышло. Хворост прогорал дотла, а на гладко оструганных бревнах сруба не появлялось ни пятнышка. Зайти же внутрь крестьяне побоялись, а местная знахарка, покрутившись вокруг, прямо заявила, что не ее тут специализация и делать ей тут нечего. Мол, будет тут ведун всамделишный, он пусть и возится.

Размышления прервала Ланнан, нетерпеливо дернувшая меня за рукав куртки:

– Ева, мы сюда зачем пришли? Чтобы пыль подметать или ребенка спасать?

Я страдальчески вздохнула. И зачем я только согласилась взять ее с собой? Ветра я оставила на постоялом дворе под предлогом, что мал он еще с нежитью тягаться и нечего путаться у меня под ногами. Данте с огромным трудом убедила в том, что не являющийся магом мне только мешаться будет, да и за мальчишкой присмотреть надо, иначе сбежит пацан в проклятый дом – и что из этого выйдет, одному богу известно. Но вот от компании Ланнан отвертеться не удалось. Дриада почему-то во что бы то ни стало решила караулить игошу вместе со мной, надеясь решить дело полюбовно после неудавшейся попытки «окрестить» последнего именем.

Обычно в таких случаях призрак невинно убиенного младенца просто не отстает от погубившей его матери до конца ее жизни, плача и крича под окнами ее дома еженощно, причем переезд вопроса не решит. Ребенок будет следовать за матерью везде и всюду. Но тут ситуация вообще непонятная – почему-то игоша остался при доме, а не при матери и не просто плакал под окнами. По рассказу хозяев выходило, что поначалу все было, как описано в фолианте «Призраки и духи умерших»: в первую ночь спать не давал плач младенца, но на следующую им слышался уже радостный, заливистый смех. На третью ночь девка, тайком родившая дитя и оставившая его в лесу, с ужасом услышала сквозь сон шаги под дверью спальни. Тихие, но отчетливые, как будто под дверью взад-вперед бегал босоногий малыш. Шаги то приближались, то отдалялись, но, на счастье, над дверью висел небольшой оберег в виде лошадиной подковы, простенький, заговоренный по всем правилам. Видимо, он и спас в ту ночь жизнь непутевой девушки, поскольку поутру под дверью ее спальни нашли загрызенную кошку. На что был похож трупик, оставалось только догадываться, но, по словам очевидцев, понять, что раньше это была кошка, можно было только по заляпанному кровью полосатому хвосту.

– Ланнан, спасать-то тут особо некого, – мрачно ответила я, проходя в темную, пыльную горницу и зажигая под потолком несколько ярко светящихся пульсаров. Оглянулась, подыскивая место почище, но в конце концов решила, что если убрать с дощатого пола широкую плетеную дорожку, то пол окажется хотя бы не покрытым слоем пыли.

– По твоему, невинная душа ребенка – это «никто»? – поинтересовалась дриада, все же помогая мне убрать дорожку с пола.

В четыре руки мы кое-как свернули разноцветный коврик, а потом я выудила из сумки смесь соли и кое-каких трав и начала выстраивать обережный круг.

– Знаешь, у нас, видимо, разные представления о том, что такое нежить. Тут что-то не совсем обычное, это уже не просто обиженный матерью ребенок, душа которого не может найти покоя. И не безвредный дух – они кошек в кровавое месиво не превращают. – Я стала тщательно высыпать заговоренную соль из мешочка, следя, чтобы линии были по возможности ровные. Треугольник, вписанный в круг. Достаточно большой, чтобы мы с Ланнан вдвоем в нем поместились, но с комфортом расположиться в нем сидя все равно не получится. И еще нужно торопиться – солнце вот-вот сядет окончательно, а сразу показываться на глаза игоше мне не хотелось. Да и непонятно, как он себя поведет, если нас увидит. Может, кинется сразу, а может вообще не появиться, тогда целая бессонная ночь насмарку.

Я настолько увлеклась выстраиванием обережного круга, что не сразу поняла, что у меня спрашивают, и услышала лишь тогда, когда дриада повторила вопрос погромче:

– …Спрашиваю: ты ко всему настолько категорично относишься?

– Что? – Я наконец-то высыпала последнюю порцию соли, закончив символ, и первая ступила в центр треугольника.

Ланнан последовала за мной, ухватив меня за локоть.

– Я просто интересуюсь, на каком поводке ты держишь Данте, если он даже шаг от тебя в сторону ступить боится?

Если бы я в этот момент рисовала круг или плела заклинание, то у меня выпала бы соль из рук или нарушились чары – настолько я была изумлена. Ничего себе смена темы разговора. А дриада вздернула подбородок, глядя на меня сверху вниз:

– Ты не отпускаешь его от себя, но и к себе не даешь приблизиться. Как собака на сене – ни себе, ни другим? Или он тебе дал какое-то обещание, а ты не хочешь его освободить?

Угу, обещание. Клятва Ведущего Крыла своей королеве. Могла бы – давно освободила бы.

– От меня-то тебе что надо? – устало поинтересовалась я, прикрывая глаза и скороговоркой зачитывая заклинание, активирующее обережный круг. Второе заклинание, более короткое, но с более мощным вливанием силы – в треугольник, делающий нас невидимыми и неслышимыми для нежити.

– Чтобы ты перестала ему указывать, что делать и как быть.

Интересно, она это серьезно? Судя по ее лицу – да. Неужто угораздило дриаду запасть на аватара? Если так, то могу только посочувствовать. Только пока не знаю, кому именно – себе или ей.

– Если бы я могла… – Волшебные светляки под потолком медленно гасли один за другим, погружая горницу во мрак. Заколоченные ставни делали умерший дом похожим на склеп – темно, сыро и холодно. Тишину нарушало только наше дыхание, а еще постепенно стихающий с наступлением ночи шум жизни за стенами. – Открою тебе небольшую тайну: Данте всегда сам решал, что ему делать и как поступать. – За исключением тех случаев, когда ему отдавал прямой приказ король. Или королева, если уж на то пошло. Но посвящать дриаду в такие тонкости я не собиралась. – Так что если у тебя не хватило обаяния на его обольщение, то проблема не во мне. Я его не держу.

Да и не смогла удержать, когда хотела.

– Вот, значит, как… – В тишине ее голос почему-то показался мне уже не таким обвиняющим. Скорее – сочувствующим.

Может, все дело в том, что сейчас я высказала вслух то, о чем постоянно думала, но не решалась принять как должное?

– Примерно. – Я поежилась, кутаясь плотнее в куртку. Нетопленый дом в последней декаде листопада – это почти гарантированная сырость и холод, и если раньше у меня лишь слегка мерзли кончики пальцев на руках, то сейчас щеки ощутимо покалывало морозцем. – Данте свободен ровно настолько, насколько это позволяет ему его долг. У меня нет ни прав, ни возможностей повлиять на это. Он меня защищает, потому что должен и потому что хочет меня защитить, но все же…